Королевская кровь. Книга 2 - Страница 180

180

Я специально объехала переулок и заехала с другого конца, чтобы не проезжать мимо.

Дом был подавляюще величественен и мрачен. Наш дворец я все-таки воспринимала, как дом родной, да и архитектура была легкой. Я всегда сравнивала его с распахнувшим крылья лебедем, потому что изящные высокие полукруглые окна походили, если смотреть издалека, из парка, на птичьи перья. С одной стороны семейное Королевское крыло, с другой — Зеленое Крыло, где располагались управления охраны и госбезопасности. Кстати, никогда не понимала, почему его называли Зеленым, потому что цвета оно было светло-розового, как и весь дворец. Посередине — выступающее вперед от крыльев «туловище», с парадным входом, с арками и широкой лестницей, а над ним — «шея» — башня с красными Константиновскими часами, напоминающими по цвету клюв и состоящими из бесконечного количества шестеренок, пружин и каких-то струн. И все это великолепие увенчано шпилем с нашим флагом — белым и золотым полотнищем с взлетающим ввысь огненным соколом.

А этот дом был каким-то серым. Подавляло и изобилие лепки. Вообще она должна украшать здания, но здесь все было слишком массивным, пафосным.

Меня встретили со всем почтением, охране предложили чай, а я прошла в гостиную. И увидела Катьку. Мы даже не поздоровались — замерли, осматривая друг друга.

Можно было бы сказать, что она не изменилась, но это было не так. Стройная фигура, красивое и выразительное лицо, темные волосы, крупный рот — были ее. Но в то же время в черных глазах плескался опыт и горечь, уголки губ были опущены вниз, и вся она была какая-то тусклая, напряженная, совсем не похожая на уверенную и звонкую себя, какой она была в школе.

«Неужели она такой же видит меня?»

Катя шагнула вперед, и мы обнялись. И стояли так молча несколько минут. Никто не плакал, но в горле царапало, и отпускать ее не хотелось. И почему я не позвонила ей раньше?

— Ну, здравствуй, Рудложка, — сказала Спасская, заглядывая сверху вниз мне в лицо.

— Здравствуй, Кэти, — улыбнулась я.

Катя провела меня в детскую и познакомила с дочерьми. Пять лет и четыре года. Почти как у Васи. Только Вася вышла замуж почти в 20, а Катьке только-только исполнилось 17. И мужу ее, герцогу Симонову, было на тот момент 56 лет.

— Родители настояли на свадьбе через год после переворота, — говорила она, аккуратно и изящно разливая чай в гостиной. Сейчас она двигалась уверенно и выглядела действительно герцогиней. — А я провалила экзамен в МагУниверситет, и зависела от них. Вот и решили поскорее сбыть меня с рук, пока еще имя наше благодаря дружбе с тобой было на слуху. Старших-то сестер еще до переворота повыдавали, одна я осталась. Нашли жениха, — сказала, как плюнула, — договорились. Я когда узнала, вены себе вскрыть пыталась.

Я осторожно бросила взгляд на ее запястья. Они были расчерчены тонкими линиями шрамов. Много-много наложившихся друг на друга шрамов.

Представила, как она ожесточенно полосовала себя, как хлестала кровь и как она умирала, и мне стало дурно. Нам иногда привозили суицидников. Никогда не могла понять, как можно лишить себя жизни. Как бы трудно ни было…считала это глупостью и слабостью.

А вот применительно к Катьке о глупости думать было стыдно.

— Так плохо было? — спросила я, пытаясь подбирать слова — чтобы не спугнуть, чтобы не закрылась. Нам нужно было узнать друг друга снова, перекинуть мостик через эти семь лет.

— Не то слово, — вздохнула она. — Тебя я потеряла, себя не обрела, родители давят, угрожают, уговаривают…понимаю, что дура была, Марин, но что сейчас уже рефлексировать? Да и Симонов противный был, ты же помнишь? Мы все время его Черным Герцогом называли, потому что он всех жен пережил, и детей не было. А вот меня не пережил, — со злостью сказала она, и чашка в ее руках затряслась, плеснула чаем на блюдце.

Я молчала и слушала.

— Пятьдесят шесть лет, Марина! — говорила Кэт с горечью и брезгливостью. — Шесть лет под стариком. Уж очень он старался сына сделать, скотина старая. Когда девочки рождались, даже не подошел. А потом у меня выкидыши пошли один за другим…

Семь выкидышей…врачи говорили не трогать меня, пока не восстановлюсь, но он же лучше всех все всегда знал!

— Он тебя бил, Кать? — спросила я. Она передернула плечами, махнула рукой.

— Всякое было. И бил, и унижал, и прессовал постоянно. Мол, я тебя как корову на развод взял, из подштанников — это он так нетитулованных называл, а ты мне брак производишь. Сидишь не так, лежишь не так, бревно, а не женщина, говоришь не так. Я почти все время в Симоново провела, мы, считай, только три месяца назад сюда переехали. Сердце у него начало пошаливать, испугался. Не зря испугался, — сказала она с удовлетворением. — Не зря.

— Бедная моя, — я снова почувствовала царапанье в горле. Стоящие на столе лакомства казались отравой. — Катюш…

— Да сейчас-то уже все хорошо, — улыбнулась Спасская хищно. — Родители, правда, снова намекают на повторный брак, но я их послала. Я ведь пыталась жаловаться, а маман, знаешь, что сказала? Терпи, имя того стоит. Имя стоит, Марин, а дочь их не стоит! Так что нет у меня теперь родителей. Я и девочки.

— И я есть, — напомнила я.

— И ты, — она все-таки всхлипнула, поставила чашку с чаем, к которому не притронулась, на стол, а потом тихо зарыдала. Катька моя, Катька, что же он делал с тобой, если ты даже плачешь беззвучно?

Я встала, обняла ее, и она долго плакала, поскуливая, как собака, пока совершенно не обессилела. Только сидела и вздрагивала, и казалась совершенно истощенной.

180